Ушедшее лето. Камешек для блицкрига - Страница 5

Пожилая женщина с любопытством посмотрела на мои «чистые» петлицы, но взглянув на сопровождающего, вопросов задавать не стала. Прочитав направление из ГБ, она переписала фамилии в книгу и выдала ключи. Устроившись в комнате, я обеспокоился тривиальными вопросами жизни. На что жить? Портмоне осталось у Золатарева, да и вряд ли мне продадут что-либо за билеты Национального банка Республики Беларусь. То есть купить не на что, нечего и даже побриться нечем. Завхоз выдал мне две пачки «Казбека», явно по приказу лейтенанта ГБ, но такому куряке как я, надолго этого не хватит. Выложил из карманов небогатое содержимое и задумчиво на него уставился. Кроме трёх коробков спичек ничего не было. Да и спички были явно из стратегических запасов завхоза, потому что на каждом из них, мускулистый рабочий угрожал солидным кулаком буржуину. Надпись информировала — что это «Наш ответ Чемберлену». Сержант посмотрел на мои страдания, поднялся и, попросив меня никуда не уходить, вышел из комнаты. Я проводил его взглядом, что и говорить: «Береженого бог бережет. А не береженого — конвой стережет». Конечно, Золатарев мне поверил, потому что я ещё жив, и нахожусь почти на свободе. Но и присматривать за мной отправил человека, может быть для моей безопасности. Стянув сапоги, я стал вспоминать премудрости накручивания портянок. У завхоза я их намотал, совершенно не задумываясь, а вот сейчас обнаружил, что немного ошибся. Впрочем, потренировавшись минут десять, с радостью обнаружил, что крепко усвоенное — не забывается. Советская Армия учила жестко, но навечно.

Тем временем вернувшийся сержант принёс ведомость и пачку денег. Я расписался, машинально отметив прочерк в графе «Звание, занимаемая должность», и с интересом вскрыл банковскую бандерольку. Новенькие серовато-зеленые купюры с решительно ступающим красноармейцем и надписью «Три рубля» составляли в общей сложности триста рублей. Интересно, много это или нет? Сержант еле заметно улыбнулся и, предупредив, что он будет провожать меня в город, унёс ведомость.

Глава 2

Выйдя из калитки, мы свернули не направо, как я собирался по привычке, а налево. По привычке, потому что в мое время именно справа располагалась площадь Ленина, и по советской традиции, все главные магазины. Сейчас же мы шли на площадь Горького, кажется в это время она ещё называлась Базарной. Впрочем, сегодня базара не было, да и вообще только сейчас я осознал, что идет война. Знал-то я это знал, но вот понять смог только сейчас. В пятницу, теплым летним вечером, в городе было очень мало народа. В основном женщины, и все, время от времени, с тревогой посматривали на небо. Я тоже посмотрел на такое чистое, безоблачное небо, которое, как понял только с недавних пор, стало врагом. Невольно ускорил шаг, провожатый который невозмутимо шел рядом, возле одного из магазинчиков вежливо придержал меня за рукав. Дверь скрипнула, пропуская нас в небольшой зал промтоварного магазина. Было где-то часов шесть вечера, кстати, телефона-то больше нет, так что надо купить часы. Несмотря на скромные размеры, выбор в магазине был богатый, впрочем увидев цены, я понял почему. «Но живем только однава», — усмехнулся я, и, заплатив сто двенадцать рублей тридцать пять копеек, стал обладателем карманных часов и опасной бритвы. С опаской покосившись на хищную сталь бритвы, я истратил еще восемь рублей, приобретя квасцы и пару носовых платков. Зайдя также в продовольственную лавку, приобрел десять пачек «Казбека», килограмм «Краковской» колбасы, полкило печенья, спичек, и хлеба. Всё это сложил в предоставленную пограничником холщовую сумку. Деньги исчезали со свистом. Но бутылку водки я все же купил, залюбовавшись на залитую сургучом пробку. После приобретения одеколона, мыла и банки крабов, в кармане отчетливо обозначился «финансовая дыра». Я серьезно задумался о смысле жизни, и о возможности существования в этом времени. Тем более, что желудок уже освоился и, стал предъявлять свои требования на колбасу. Меланхолично топая за сержантом, рассматривал брусчатку под ногами, по детской привычке стараясь не наступать на границы плиток, и когда он резко остановился, то чуть было не сбил его с ног. Вернее, чуть было не упал, так как он мягко скользнул в сторону. Я поднял голову, и сразу захотел бросить сумку. Передо мной стоял капитан ГБ Строков. Я никогда не видел его портрета, но кто, кроме начальника областного НКГБ, мог носить в петлицах три шпалы?

— Добрый вечер, товарищ Листвин, — негромко произнес Строков, протягивая мне руку. Вездесущий сержант освободил меня от поклажи, и я смог пожать руку человека, который мог и должен был решить мою судьбу. Мы молча, рассматривали друг друга. Строков выглядел не просто усталым, а смертельно измученным. Темные круги под глазами, покрасневшие глаза, даже выбрит он был плохо: такое ощущение, что утром он брился без зеркала, на ощупь.

— Я вот вернулся, заехал было в управление, а здесь, оказывается, такое событие. Но, сегодня устал очень, так что давайте встретимся завтра, в обкоме, часов в девять утра. Обратитесь к милиционеру на входе, пропуск будет заказан. Хорошо?

Не дожидаясь ответа, он пошел к поджидавшей его «Эмке». Я провожал взглядом развернувшуюся машину пока она не скрылась за поворотом, потом взяв у сержанта сумку, пошел в гору.

После ужина, во время которого узнал, что питаюсь за счет НКГБ республики, я, взяв пачку папирос, вышел в парк и устроился в беседке. Меланхолично наблюдая за тающим дымком папиросы, наслаждался покоем, и, с некоторым удивлением, безмятежностью ведомого. От меня уже ничего не зависело, благодать-то какая. Из открытого окна звучала музыка, что-то классическое. Потом раздался бой курантов, и такой знакомый голос Левитана четко произнес: