Вот и все её сокровища. Остальные драгоценности, живые, любящие, и гордящие своей мамой, бабушкой и прабабушкой где-то рядом, позволяя сейчас побыть одной, чтобы вновь пережить жизнь. Жизнь, за которую не стыдно.
...Товарищ Сталин отложил папку, и поднял взгляд на стоящего наркома НКВД (разговор ведётся на грузинском языке):
— Садись, Лаврентий.
Осторожно отодвинув стул, Берия очень аккуратно уселся.
— Ты всё читал?
— Почти всё. Конверт, адресованный вам, я не трогал.
— Правильно. Ну, об остальном что думаешь?
— Не верится, товарищ Сталин. Вроде бы и вещи его смотрел, и читал, а всё равно в голове не укладывается.
— Ты скажи, почему он остался там? Почему твои архаровцы его не привезли? А вдруг он к немцам собрался? — Иосиф Виссарионович сердито сломал папиросу и стал набивать трубку.
Берия тщательно подбирая слова, ответил, дождавшись, пока вождь закурит:
— В плен он не попадет. Начальник Полесского НКВД оставил там надёжного человека.
— Оставил, заставил, — сердился Сталин, — Его надо было брать за шкирку и сюда тащить! Что-то у тебя Лаврентий, подчиненные совсем разучились брать за шкирку. Вот при Ежове не стеснялись!
Берия побледнел, но слова его звучали спокойно:
— При Ежове его бы сразу и шлёпнули. И ничего бы мы не узнали.
— Это правда, — помрачнел Иосиф Виссарионович. — Так что делать будем?
— Думать, товарищ Сталин, — позволил себе улыбнуться краешком губ, Берия.
— Ты прав Лаврентий, думать мы всегда должны. И обязательно все. Но всё-таки, найди мне доказательства, что твой «Пилигрим» не попал к немцам. Хоть из-под земли, но найди!
Он затянулся трубкой, посмотрел на часы в углу кабинета, и перешёл на русский язык:
— Сейчас Молотов подойдёт, поговорим о, как твой пилигрим пишет, информационной войне.
— Мне можно идти? — приподнялся Берия.
— Сиди. Раз это война, то диверсии тоже будут нужны. А ты у нас отвечаешь и за диверсантов, и борешься с диверсантами. Без тебя не обойтись.
...— Присаживайся, Вячеслав. Вот, скажи, что ты думаешь об Американских штатах?
— О каком, именно, Коба? — усмехнулся обмолвке вождя нарком иностранных дел, но тут же стал серьезным, и продолжил, — Благожелательный нейтралитет, и наиболее вероятные союзники в будущем. После подписания нами соглашения с Англией, практически вошли в союз.
— Но золото берут по-прежнему, — недовольно проворчал Сталин, — А вот как заставить их платить за помощь нам?
Берия и Молотов удивленно переглянулись, Иосиф Виссарионович заметил это, но только усмехнулся в усы, по-прежнему прохаживаясь по комнате.
— Значит, не знаете? А вот скажите мне, сколько в Америке евреев-милионщиков?
Берия пожал плечами,
— Никогда не интересовался, надо будет поручить документы поднять.
— Не надо это поручать, товарищ нарком. У тебя будет другая задача. А вот ты, Вячеслав обязательно узнай, и адрес каждого этого миллионайра тоже.
— Сделаем, товарищ Сталин, — согласился Молотов, а Берия поинтересовался,
— А мне чем заниматься?
— А ты, вернее твои люди за линией фронта, будут фотографировать все расстрелы евреев, все казни наших советских людей.
Лицо Сталина закаменело, но голос оставался спокойным:
— А потом мы эти фотографии пошлём богатым американцам. И сообщим им, что в СССР формируется еврейская дивизия, только с оружием у нас проблемы. И в газеты ихние сообщим. Пускай помогают братьям по крови, а ты, Вячеслав пусти намёк, что после войны, государство Израиль будет создано, с помощью СССР.
...Одна стена помещения выходила прямиком в кабинет Сталина, где застыли две фигуры. Небрежным движением человек средних лет, выключил запись, и стена появилась на своем законном месте.
— Вот! Это и есть — момент развилки! Я наконец-то его нашёл!
— Поздравляю, профессор. — Собеседник профессора сидел в удобном кресле и рассеянно вертел в руке высокий бокал.
— Что-то вы, коллега, приуныли, — забеспокоился профессор, — Что-то случилось?
— Нет, уважаемый, просто завидую. — доверчиво ответил собеседник, и поставил бокал на столик. — У вас такое интересное время для изучения. Жестокое, яростное, но какие цельные люди! А меня бес дернул заниматься так называемыми общечеловеческими мирами. Как я устал от этих тупиков. Придётся просить об том, чтобы отложить защиту диссертации. И проситься куда-нибудь в экспедицию, простым рабочим.
— Ну, коллега, это вы зря. Не стоит так унывать. Вот, кстати, может быть, вы мне что-нибудь подскажете, с этим непонятным эпизодом.
...Иосиф Виссарионович сидит за массивным столом. Откладывает в сторону бланк правительственной телеграммы, снимает очки, и после недолгого размышления, улыбаясь, говорит.
— Значит родился. И тоже, Лёшкой назвали. Ну что же парнишка, будь счастлив, радуй родителей. Мы от тебя ничего не попросим, ты уже всё сделал.
...— И ничего не могу понять. Абсолютно загадочный эпизод, проследили потом поминутно, до самой смерти, но никаких упоминаний этого имени больше не было.
— А проверить по дате рождения, и проследить судьбу каждого Алексея?
— Коллега… — укоризненно тянет профессор, — Их же тогда родилось больше тысячи, никаких ресурсов не хватит за каждым следить. Вы лучше расскажите, как в ваших мирах дела с космосом обстоят.
— А никак. Он никому не нужен. Автоматы ковыряются в Солнечной Системе, и всё, — коллега поднялся из кресла и подошел к стене, которая тут же обрела прозрачность. С километровой высоты деталей было не разобрать, но алмазная нить орбитального лифта сверкала в лучах Солнца, как миллиарднокаратный бриллиант лучшей огранки.